Меня нашли в четверг на минном поле, в глазах разбилось небо, как стекло. И все, чему меня учили в школе, в соседнюю воронку утекло. Друзья мои по роте и по взводу ушли назад, оставив рубежи, и похоронная команда на подводу меня забыла в среду положить. И я лежал и пушек не пугался, напуганный до смерти всей войной. И подошел ко мне какой-то гансик и наклонился тихо надо мной. И обомлел недавний гитлер-югенд, узнав в моем лице свое лицо, и удивленно плакал он, напуган моей или своей судьбы концом. О жизни не имея и понятья, о смерти рассуждая, как старик, он бормотал молитвы ли, проклятья, но я не понимал его язык. И чтоб не видеть глаз моих незрячих, в земле немецкой мой недавний враг он закопал меня, немецкий мальчик. От смерти думал откупиться так. А через день, когда вернулись наши, убитый Ганс в обочине лежал. Мой друг сказал:"Как он похож на Сашку... Теперь уж не найдешь его... А жаль." И я лежу уже десятилетья в земле чужой, я к этому привык. И слышу: надо мной играют дети, но я не понимаю их язык.
Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.Был я весь - как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому.Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил. Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали... В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
Все, что я видел в этот момент - ее гнусный смех, злые, горящие ненавистью глаза.Её рот выблевывал слова, которые причиняли мне боль, хотя я не понимал их значения... Она подошла к туалетному столику, выдвинула ящик и, достав револьвер, швырнула его на кровать недалеко от меня. - Давай же, болван, отомсти теперь ты... Я смотрел на револьвер, лежащий на покрывале, которое хранило ещё отпечаток моего тела.Я не решался взять оружие в руки. - Ты боишься.И правда, ты всегда боялся...Тряпка ты, больше никто... В эту минуту мой растерянный взгляд остановился на фотографии, о которой я упомянул выше.Глядя на нее, я вспомнил, как было легко прислонить указательный палец к холодному спусковому крючку. Какое было пьянящее ощущение: поднять дуло револьвера и выстрелить в чей-то затылок... Теперь Люсия уже не смеялась, ничего больше не говорила.Она встала перед зеркалом, повернувшись ко мне спиной, воспроизводя таким образом сцену из фильма.Загипнотизированный, я взял оружие и приблизился к ней сзади, снова в точности повторяя заключительный эпизод картины. На меня нисходило безграничное спокойствие.Я видел в зеркале наши с ней взгляды...На переднем плане - её лицо с исказившимися чертами, её прекрасные глаза комедиантки, знающей: час пробил. А позади - мое отталкивающее с расплывчатыми чертами лицо урода- такое, каким оно появится завтра на первых страницах газет...Я поднял оружие...В этот момент зазвонил телефон. Я чуть не выронил револьвер, готовый убежать.Но у нас за спиной уже захлопнулась неумолимая дверь. Я приставил дуло к затылку Люсии...Закрыл глаза и нажал спуск. В фильме револьвер был побольше; я помнил, как он подскочил в моей судорожно сжатой руке. А этот сейчас едва дрогнул. На сей раз Люсия рухнула сразу. Она подалась вперёд, упав лицом на туалетный столик, словно пуля свалила её с ног, как удар кулаком. Раздался звон разбитого стекла.И ничего больше...