Сегодня я предлагаю вам небольшое творческое задание. Напишите что-нибудь экспромтом, например стихотворение, рассказ, всё, что угодно вашей душе.=) Никого не заставляю, если вопрос не интересен - просто проигнорируйте.
Пришествие Антихриста.
Приглушенный свет мягко обволакивал тихие звуки ненавязчивой ночной музыки в одном из баров на окраине безликого муравейника. За стойкой почти пусто, пару капель разлиты и не стерты невнимательным барменом; поломанная зубочистка под пустым стаканом на одном конце, я -- на другом. Мой стакан наполовину пуст. Мой стакан -- наполовину мой. Я пришел допить его за кем-то, кто бросил свою ношу на полпути, а бармен настолько занят флиртом с сисястой официанткой, что даже не прогнал из-за стойки такого жалкого бродягу в обносках, как я. А может, я просто не слишком отличаюсь от того контингента, которым является подавляющее большинство посетителей этой рыгаловки.
И смех, и грех, до чего я докатился. Я здесь давно, очень давно. Две тысячи шестнадцать лет, говорят. В честь меня понастроили храмов, прикрываясь моим именем гребут лопатой безумные деньги, моей божественной природой оправдывается любое убийство и любая война.
А я сижу и допиваю чей-то паршивый виски в этом паршивом баре на окраине этого паршивого города. Я оставил тщетные попытки донести им, кто я есть и что я остался на земле, а не вознесся никуда, с тех пор, как меня несколько раз в разные времена сожгли на костре, повесили и упекли в психушку.
Когда ты говоришь людям, что, вот, мол, я ваш бог, которого вы славите...
Они в лучше случае смеются тебе в лицо. И ты понимаешь в тот момент, что бог им не нужен. Более того, все они и не верят ни в какого бога. Важна лишь идея о существовании бога.
Бога, которого нет. Горько усмехнувшись, я прикончил остатки жидкости.
Я повидал многое. Я думал, что страшнее всего были грязь и невежество средневековья, мировые войны и коммунисты. Однако теперь со дна чужого грязного стакана на меня смотрел иной страх.
Век бессмысленных бумажек, вокруг которых теперь только лишь и крутится весь смысл. Из всех времен -- это время самое ужасающее, кажется.
Потому что грязь можно отмыть, невежество можно исправить образованием, а тотальную не_свободу бюрократии и системы может исправить только смерть.
И благословенны те, кто умереть может. Я же, как вы, наверное, поняли -- бессмертен. На свою бедовую божественную голову.
Я оставил эти мысли, за ними я оставил абсолютно не мой и пустой стакан, оставил бармена, который уже и вовсе ничтоже сумняшеся нырял рукой под короткую и пошлую, как весь этот мир, юбку повидавшей виды официантки, я оставил и бар, затем кварталы, улицы, оказался на пустые за городом, возле маленькой часовенки в честь моего рождества.
Внезапно я расчувствовался и вошел внутрь. Мирно горели свечи. Что-то бубнел себе под нос одинокий старик в дальнем углу часовни. Отчего-то мне стало очень грустно. За грустью пришла решимость.
Я пришел в этот мир, чтобы принести в него царство божье. Мне кажется, что цезарь слишком долго получает цезарево.
Пришло время устроить мировую революцию и показать всем, на что способен тот, кого они называют богом.
Пусть все утонут и захлебнутся в собственной крови.
Ибо того желаю я.
Приглушенный свет мягко обволакивал тихие звуки ненавязчивой ночной музыки в одном из баров на окраине безликого муравейника. За стойкой почти пусто, пару капель разлиты и не стерты невнимательным барменом; поломанная зубочистка под пустым стаканом на одном конце, я -- на другом. Мой стакан наполовину пуст. Мой стакан -- наполовину мой. Я пришел допить его за кем-то, кто бросил свою ношу на полпути, а бармен настолько занят флиртом с сисястой официанткой, что даже не прогнал из-за стойки такого жалкого бродягу в обносках, как я. А может, я просто не слишком отличаюсь от того контингента, которым является подавляющее большинство посетителей этой рыгаловки.
И смех, и грех, до чего я докатился. Я здесь давно, очень давно. Две тысячи шестнадцать лет, говорят. В честь меня понастроили храмов, прикрываясь моим именем гребут лопатой безумные деньги, моей божественной природой оправдывается любое убийство и любая война.
А я сижу и допиваю чей-то паршивый виски в этом паршивом баре на окраине этого паршивого города. Я оставил тщетные попытки донести им, кто я есть и что я остался на земле, а не вознесся никуда, с тех пор, как меня несколько раз в разные времена сожгли на костре, повесили и упекли в психушку.
Когда ты говоришь людям, что, вот, мол, я ваш бог, которого вы славите...
Они в лучше случае смеются тебе в лицо. И ты понимаешь в тот момент, что бог им не нужен. Более того, все они и не верят ни в какого бога. Важна лишь идея о существовании бога.
Бога, которого нет. Горько усмехнувшись, я прикончил остатки жидкости.
Я повидал многое. Я думал, что страшнее всего были грязь и невежество средневековья, мировые войны и коммунисты. Однако теперь со дна чужого грязного стакана на меня смотрел иной страх.
Век бессмысленных бумажек, вокруг которых теперь только лишь и крутится весь смысл. Из всех времен -- это время самое ужасающее, кажется.
Потому что грязь можно отмыть, невежество можно исправить образованием, а тотальную не_свободу бюрократии и системы может исправить только смерть.
И благословенны те, кто умереть может. Я же, как вы, наверное, поняли -- бессмертен. На свою бедовую божественную голову.
Я оставил эти мысли, за ними я оставил абсолютно не мой и пустой стакан, оставил бармена, который уже и вовсе ничтоже сумняшеся нырял рукой под короткую и пошлую, как весь этот мир, юбку повидавшей виды официантки, я оставил и бар, затем кварталы, улицы, оказался на пустые за городом, возле маленькой часовенки в честь моего рождества.
Внезапно я расчувствовался и вошел внутрь. Мирно горели свечи. Что-то бубнел себе под нос одинокий старик в дальнем углу часовни. Отчего-то мне стало очень грустно. За грустью пришла решимость.
Я пришел в этот мир, чтобы принести в него царство божье. Мне кажется, что цезарь слишком долго получает цезарево.
Пришло время устроить мировую революцию и показать всем, на что способен тот, кого они называют богом.
Пусть все утонут и захлебнутся в собственной крови.
Ибо того желаю я.
